Зима в тот год выдалась лютая. Прохожие на улице съеживались от холода и казались меньше — за исключением тех, у кого была шуба.

Магистр права Рикард был обладателем большой шубы. Отчасти к тому обязывало его служебное положение — он был управляющим директором нового предприятия. А вот у его друга Хенка, напротив, шубы не было, зато были красивая жена и трое детей. Доктор Хенк был худым и бледным. Одни от женитьбы толстеют, другие худеют. Доктор относился к последним, а впереди маячил сочельник.

«Неважный выдался у меня год, — говорил доктор Хенк самому себе, когда около трех часов пополудни

в рождественских сумерках направлялся к своему старому другу Юну Рикарду, чтобы занять денег. — Да, год был прямо-таки скверный. Здоровье у меня так себе, чтобы

не сказать вовсе подорвано. А вот пациенты мои все поправились, больных не осталось, приемная пустует. Недолго мне осталось. По всему видно, моя жена того же мнения. Хорошо бы это случилось до конца января,

чтобы ей получить чертову премию по страхованию жизни».

Дойдя в своих размышлениях до этого пункта, доктор оказался на углу Рейерингсгатан и Хамнгатан. Только он собрался перейти перекресток, чтобы продолжить свой путь по Рейерингсгатан, как поскользнулся

на накатанной колее и упал навзничь, как раз когда прямо на него во весь опор неслись сани. Кучер выругался, лошадь невольно прянула

в сторону, но доктор все же успел получить полозьями по плечу,

да вдобавок в пальто его вонзился не то шуруп, не то гвоздь,

не то что-то еще в этом роде, оторвав изрядный лоскут. Кругом собрались люди. Констебль помог доктору встать на ноги; какая-то девочка отряхнула его одежду от снега; пожилая фру делала отчаянные пассы руками вокруг его разорванного пальто, давая понять, что непременно зашила бы дыру, будь у нее такая возможность; принц

из королевской семьи, волею судеб оказавшийся неподалеку, поднял докторскую шапку и водрузил ему на голову, — и вот все стало как прежде, не считая пальто.

— Густав, черт побери, что это с тобой? — удивился управляющий Рикард, когда Хенк вошел в его кабинет.

— На меня наехали сани, — ответил Хенк.

— Вполне в твоем духе, — сказал Рикард, добродушно посмеиваясь. — Как же ты пойдешь домой в таком виде? Возьми-ка мою шубу,

а я отправлю посыльного ко мне за пальто.

— Спасибо, — ответил Хенк.

Получив сто крон, за которыми приходил, Хенк

сказал:

— Приходи к нам на ужин.

Рикард был молодым холостяком и частенько отмечал сочельник вместе с семейством Хенка.

Домой Хенк отправился в прекрасном расположении духа.

«Это все из-за шубы, — говорил он себе. — Был бы я умнее, давно бы купил шубу в кредит. Тогда бы я вырос

в собственных глазах, да и другие бы меня больше уважали. Доктору в шубе причитаются более высокие гонорары, нежели доктору в обычном пальто с обтрепанными петлицами. Жаль, что эта мысль не пришла ко мне раньше. Теперь уже слишком поздно».

Путь домой пролегал через сад Кунгстредгорден. Было темно, и снова повалил снег; знакомые, попадавшиеся ему на пути, не узнавали его.

«А почему, собственно, слишком поздно? — продолжал рассуждать Хенк— Я еще не так стар и вполне мог ошибиться в своем прогнозе. Да, я беден, как церковная крыса, но ведь и Юн Рикард еще совсем недавно был небогат. Жена моя в последнее время была со мной холодна

и неприветлива. Но если я смогу зарабатывать больше денег и буду носить шубу, она наверняка снова меня полюбит. Кажется, она стала больше благоволить Юну

с тех пор, как он обзавелся шубой. В молодости она определенно была в него немного влюблена, но он к ней не посватался; Юн говорил направо и налево, что если когда-нибудь и женится, то минимум на десяти тысячах годового дохода. А я посватался, и Эллен, которая выросла в бедной семье, с радостью приняла мое предложение. Не думаю,

что она меня полюбила, нет, я не смог бы очаровать ее, даже если б хотел. А я и не хотел; мне ли мечтать о любви? Такого со мной не бывало с тех пор, как в шестнадцать лет я влюбился, впервые услышав Арнольдсон* в „Фаусте“.

Но я уверен, что в первое время после женитьбы супруга питала ко мне симпатию, я это чувствовал. Так почему бы не вернуть ее расположение? Поначалу она гадко отзывалась о Юне всякий раз, как мы его встречали.

Но потом он открыл свое предприятие, стал приглашать нас в театр и завел себе шубу. Так что супруга со временем попривыкла и перестала отпускать колкие замечания».

Перед ужином Хенку нужно было уладить еще несколько дел. В шесть часов он вернулся домой, груженный подарками. Левое плечо ныло,

но в остальном ничто, кроме шубы, не напоминало об утреннем происшествии.

«Посмотрим, что скажет женушка, когда увидит меня в шубе», — говорил Хенк самому себе.

В прихожей было темно, лампу зажигали, только когда приходили гости.

«А вот и ее шаги в гостиной, — подумал Хенк. — Поступь

у нее легкая, как у птички. Удивительно, но на сердце до сих пор становится тепло, как только слышу через стенку

ее шаги».

Доктор Хенк был прав в своих предположениях: придя в шубе, он был встречен супругой куда любезнее, чем обычно. Она тесно прижалась

к нему в темноте, обвила шею руками и поцеловала страстно и нежно.

А затем, уткнувшись лицом в шубу, шепнула:

— Густав еще не пришел.

— Как же, — ответил доктор Хенк дрогнувшим голосом, гладя ее

по голове. — Он уже дома.

В кабинете доктора Хенка ярко горел камин. На столе стояли вода

и виски.

Растянувшись в большом кожаном кресле, управляющий директор Рикард курил сигару. Доктор Хенк съежился в углу дивана.

В приоткрытую дверь было видно, как в зале фру Хенк с детьми зажигают свечи на елке.

Ужин прошел в молчании. Только дети щебетали без умолку

и радовались жизни.

— Что-то ты все молчишь, старина, — сказал Рикард. — Думаешь

о рваном пальто?

— Нет, — ответил Хенк. — Скорее о шубе. Немного помолчав, он продолжил:

— И кое о чем еще. Думаю, мы в последний раз празднуем Рождество вместе. Я врач и знаю, что мне недолго осталось. Это не подлежит сомнению. Поэтому хочу поблагодарить тебя за твое великодушие

ко мне и моей супруге.

— Не придумывай, ты наверняка ошибаешься, — пробормотал Рикард, отводя глаза.

— Нет, — ответил Хенк, — не ошибаюсь. И спасибо, что одолжил свою шубу. Она принесла мне последние счастливые мгновения жизни.